Посмотрел художественный фильм «Лунный свет» режиссёра Барри Дженкинса. В оскаровской гонке (августовские впечатления от трейлера оказались верными) он проходит как indie-самородок, не затерявшийся среди «взрослых дяденек». (Да, есть ещё «Манчестер у моря» Кеннета Лонергана, но разница в том, что сам Лонерган фигура более статусная и весомая, нежели Дженкинс). И не затерялся он по делу, имея на то все основания. Это не просто ещё один фильм о [подставить нужное], а работа выдающейся художественной силы и шикарных режиссёрских решений.

«Лунный свет» — история взросления чернокожего Шайрона, застенчивого и немногословного мальчика, а затем подростка, переживающего нападки со стороны одноклассников и, говоря шире, всего окружающего мира. Повзрослев и набрав внушительное количество мышечной массы, он, несмотря на угрожающий внешний вид, останется прежним. Испуганным сыном наркоманки, кого в школе обзывали «педиком».

Даже самый подробный пересказ не передаёт того, что делает в кадре режиссёр Дженкинс. Содержательно ведь — ничего нового, знакомый сюжет с набором прописных истин. Однако в «Лунном свете» всё это начинает играть иными, какими-то потусторонними, не видимыми доселе красками. Это в высшей степени поэтичное кино, где очень многое, львиная доля смыслов, передаётся через картинку, музыку, нетривиальные ракурсы.

Важно и то, что помимо продуманной и очень «вкусной» формы в картине Дженкинса есть место и размышлениям небезразличного человека о многих злободневных вопросах. Режиссёр никого не клеймит и не выводит на чистую воду (как любит делать тот же Спайк Ли), а спокойно фиксирует реальность, взвешивая все за и против.

Выдвижение на премию «Оскар» конечно подхлестнуло к фильму интерес. За это американской киноакадемии можно сказать спасибо. За всё остальное стоит благодарить режиссёра Дженкинса. Он снял по-настоящему талантливое, глубокое и очень цельное по части смыслов киновысказывание. И это значительно важнее любых упущенных или полученных номинаций и призов.

Сегодня в прокате стартует художественный фильм «Патерсон» режиссёра Джима Джармуша, и по этому поводу необходимо сказать несколько слов. Главный герой — водитель автобуса Патерсон (Адам Драйвер), живущий в городке Патерсон (да, такое вот совпадение), любит писать стихи  в прозе. Его жизнь — череда заурядных событий, но он, кажется, совсем не против. Просыпаться вместе с любимой девушкой, перевозить пассажиров, обедать заготовленным с утра бутербродом, гулять с собакой, выпивать обязательную кружку пива в баре… Что может быть лучше?

«Патерсон» — фильм-медитация о природе творчества, искусства, смысле жизни «маленького человека» и невероятной красоте самого бытия. Когда для счастья достаточно просто быть. Джармуш не придумывает ничего нового (нового для себя), не изобретает велосипед, а «всего лишь» удачно склеивает свои излюбленные темы, мотивы, воссоздаёт на экране уникальную атмосферу тихой грусти и тихой радости. А ничего другого, собственно говоря, от этого режиссёра и не требуется. По той простой причине, что так, как это делает он — никто больше не умеет. Кавычки у «всего лишь» не умаляют достоинств. Напротив, подчёркивают неповторимость.

На формальном уровне инструментарий Джармуша достаточно очевиден. Можно перечислить его приёмы, дать им оценку. Но всё это не приблизит к ответу на вопрос «Как именно это сделано?» В случае с «Патерсоном» (и с любым другим фильмом американца) такое вопрошание губительно и бессмысленно. Увлечение главного героя поэзией конечно же неслучайно. Строго говоря, Джармуш снимал о себе и про себя. Он один из немногих, кого без всякого преувеличения можно назвать кинопоэтом, в фильмах/стихах которого мудрости и глубины больше, чем в километрах бессмысленной «прозы», идущей на соседних экранах.

«Патерсон» самоценен и автономен. Ни в какую табель о рангах не впишешь. Режиссёр Джармуш совершил маленькое чудо, которое навсегда с нами. И это важно. Ведь Джим снимал не только про себя, но и про всех нас.

В самом начале второй части «Джона Уика» выдающийся швед Питер Стормаре, играющий видавшего виды русского мафиози, сообщает подельнику, что слухи о легендарном киллере не преувеличены, а преуменьшены. Собственно, это один из ключей к пониманию и восприятию работы режиссёра Чада Стахелски.

Уходу на покой (любимая машина возвращена в гараж, убийцы пса понесли справедливое наказание) мешает приезд Сантино Д’Антонио (Риккардо Скамарчо), одного из наследников итальянской Каморры. У Уика (Киану Ривз) перед ним незакрытый вексель, а это значит, что он обязан выполнить любую просьбу гостя. Джон предупреждает о своём нежелании и возможных последствиях, но Д’Антонио непоколебим. О чём в самом ближайшем будущем будет сильно жалеть…

Оригинал 2014 года очаровывал своей мужской прямотой, нахрапистостью и, конечно, уникальной харизмой артиста Ривза. То было любовное признание жанру с очевидными и продуманными отсылками к эстетике B-movies. Сиквел (и это радостная новость!) чуть тоньше на уровне формы и ещё более терпок с точки зрения содержания.

Режиссёр Стахелски прекрасно понимал, что второй раз подряд играть одну и ту же пластинку очень глупо. Выходом из ситуации стал поиск (поиск удачный) метафоры, способной объяснить принципиальную неубиваемость главного героя. Джон Уик — это демон смерти, всадник Апокалипсиса, олицетворение неизбежного конца, как минимум на физическом плане, для всего живого. В то же время, он человек, понёсший страшную утрату. Возникшая пустота останется с ним навсегда. Единственный способ окунуться в забытьё — убивать. На этом перекрёстке и рождается почти мифический отставник, крушащий всё на своём пути.

Добрые 15-20 минут фильма действие разворачивается в музее, что само по себе является претензией на дополнительные смыслы. Придаёт рукапашно-автоматной мясорубке лоска, стиля, чувства преемственности. В этом есть опасность эстетизации насилия, однако Стахелски с самого начала формулирует правила игры, давая понять, что его картина — сталелитейный боевик без претензий на реализм. Тут дело в атмосфере, в киноманских ощущениях узнавания.

Можно смело констатировать: у артиста Ривза появилась собственная франшиза. Изящная и гладко скроенная. Как дорогой итальянский костюм. Не стоит сомневаться, Джона Уика мы ещё увидим. Есть парочка незаконченных дел…

На прошлой неделе в ограниченном прокате стартовал «Коммивояжёр» выдающегося иранца Асгара Фархади. Каждый честный житель Земли знает, что пропускать фильмы этого режиссёра — преступление, поэтому сейчас немного о другом. Совершенно энигматическая особенность иранцев первого ряда (Махмальбаф, Киаростами, Фархади, Панахи) состоит в том, как именно они  работают с содержанием и формой. Обычно ведь  первое вытекает из второго. Или наоборот. В «Коммивояжёре» — нет.

С точки зрения сюжета почти голливудская история: муж и жена переезжают в съёмную квартиру, где на супругу нападает неизвестный. По форме — фиксация жизни без постановочных излишеств. Если брать по отдельности, всё очевидней очевидного. Но в какой-то момент режиссёр Фархади щёлкает пальцами, делает едва уловимые пассы, и ты понимаешь, что кино это не про поиски преступника, а про самое важное и настоящее. Непонятным остаётся только то, когда именно это смысловое сальто мортале происходит. В этом, собственно, весь фокус. Всё величие. И отдельно взятой картины и её автора.

Разгадки, внятного ответа тут, естественно, быть не может. На базовом уровне дело, пожалуй, в разном отношении и восприятии самой жизни. Но применительно к киноязыку — тайна тайн.

На этой неделе в прокат вышел художественный фильм «Голос монстра» испанца Хуана Антонио Байона. Режиссёр «Приюта» и «Невозможного» экранизировал  одноимённый роман Патрика Несса о мальчике-подростке, чья мать медленно и мучительно умирает от рака, а за окном оживает многовековое тисовое дерево, ровно в 12:07 превращающееся в огромного монстра, рассказывающего Коннору истории, в которых нет хороших и плохих.

С самого начала ясно, что «Голос монстра» — не хоррор и не сказка, а психологическая драма. Драма о ребёнке, пытающимся найти внутренние силы, чтобы пережить (и принять) неминуемую потерю самого близкого и любимого человека. В таких случаях всегда есть опасность «перегнуть палку», сделать ставку на дешёвую сентиментальность и слёзные железы. Байона благополучно эти капканы обходит. Его фильм в первую очередь о поиске ответов с упором на процесс поиска. Коннором в какой-то момент (вне зависимости от возраста) оказывается каждый.

Испанец продолжает набирать «вес». Расширяет собственные горизонты, доказывает-демонстрирует художественную состоятельность. «Голос монстра» в эту тенденцию прекрасно укладывается и, собственно говоря, её (тенденцию) подтверждает.

Далее у Байона на повестке дня сиквел «Мира Юрского периода», но это уже совсем другое. Сейчас же всё сложилось в красивый пазл с правильными интонациями и настроением.

Выходящий сегодня в прокат художественный фильм «Великая стена» Чжана Имоу оказался на поверку милой детской сказкой. Сказкой о том, как гражданин США Мэтт Деймон помогает китайским товарищам сражаться против зелёных монстров.

Говорить всерьёз по этому поводу не представляется возможным. «Великую стену» можно рассматривать лишь в качестве первой крупномасштабной кооперации голливудского института звёзд и набирающей обороты китайской киноиндустрии. В этом смысле, всё сложилось, но за выдающегося режиссёра Имоу обидно. Его тут не видно и не слышно. Исключительно постановочная функция.

Не сказать, что это стало полной неожиданностью. Трейлеры всячески на подобный расклад и намекали, но до конца не верилось, что настолько прямолинейно получится. Получилось. Хочется верить, что Имоу отдал долг родине и в следующий раз снимет что-то для себя, а не для детей и подростков.

На прошлой неделе в прокат вышел новый фильм Мартина Скорсезе «Молчание», а это всегда повод для разговора.

Середина 17 века. До католической церкви доходит информация, что отец Феррейра (Лиам Нисон), отправленный проповедовать в Японию, отрёкся от Христа. Его ученики — Себастьян Родригес (Эндрю Гарфилд) и Франциско Гаррпе (Адам Драйвер) — отказываются в это верить, и отправляются в Страну восходящего солнца. Там их ожидает череда серьёзных испытаний. Испытаний духа и плоти.

В своей новой работе Скорсезе, автор «Последнего искушения Христа» и «Кундуна», сталкивает не только культуры и религиозные догмы, но, в первую очередь, мировоззренческие установки, наблюдая (и размышляя), чем это столкновение может обернуться как для одной, так и другой стороны. На протяжении фильма устами героев проговаривается масса очень правильных и глубоких вещей. Порой кажется, что режиссёр готовится к примирению, гуманистической «уравниловке». К счастью, это впечатление обманчиво.

Впрочем, неравный бой христиан с японской культурой — лишь одна из тем, формальный скелет всего повествования. Скорсезе куда интересней подумать (и думы эти для католика очень непросты) о молчании, которым окружает Христос своих последователей во время их физических и моральных истязаний. Для кого-то это повод поднять уровень собственной веры на новый, ещё более высокий уровень, для кого-то — начать сомневаться. И именно эта борьба — борьба с сомнением — и является главным объектом исследования режиссёра.

Если «Волк с Уолл-стрит» был разухабистой и, в хорошем смысле, хулиганской работой, то «Молчание» — тихое размышление о вечном. Говорить комплименты такому мастеру как Скорсезе — моветон. Просто отметим, что классик по-прежнему в отличной творческой форме.

На этой неделе в прокат вышел художественный фильм «Притяжение» режиссёра Фёдора Бондарчука, и об этом хочется сказать несколько слов. На уровне трейлеров — инопланетяне в Чертаново! — возникало странное ощущение какого-то лихого маскарада и заявки на что-то большее, где научно-фантастический антураж не более чем прикрытие для чуть более серьёзного разговора на актуальные темы. Конечно, сбрасывать со счетов вероятность того, что режиссёр Бондарчук решил лишь «поиграться в спецэффекты» тоже было нельзя, но как-то не верилось. И, надо признать, «Притяжение» — совсем не про спецэффекты и компьютерную графику.

Фильм как лоскутное одеяло сшит из множества скрытых (а зачастую и подсознательных) цитат и заимствований из работ голливудских коллег по цеху, но назвать это вторичностью не повернётся язык. Бондарчук демонстрирует, что прекрасно знает матчасть и то, что было снято до него. Добавляя от себя вполне смотрибельную историю любовного треугольника и прозрачные размышления о положении дел в стране. Демонстрируя во втором компоненте завидную долю изобретательности, когда сказать правду-матку очень хочется, но сделать это прямо и открыто никак нельзя. Посему вход идёт достаточно простой (легко читаемый), но всё же Эзопов язык. И именно это в «Притяжении» наиболее интересно.

Кроме всего прочего, это первый фильм Фёдора Сергеевича о дне сегодняшнем. «9 рота» переносила в 1980-е, «Обитаемый остров» был вневременной фантастикой, «Сталинград» повествовал о Великой Отечественной. В этом контексте — без открытий. Бондарчук даёт стерильную картинку, где за приметы эпохи отвечают рэп-кумиры молодёжи.

В общем и целом, скорее приятная неожиданность. Сделано с желанием и на совесть. За красивой жанровой упаковкой «Притяжения» скрывается чуть более изысканная вещица, и для режиссёра Бондарчука это вполне осязаемый шаг вперёд.

Так вот о художественном фильме «Закон ночи» режиссёра Бена Аффлека, в котором артист Аффлек играет ловкого бутлегера, поднявшегося на продаже алкоголя в суровые 1920-е годы.

После двух мощнейших залпов в виде «Города воров» и «Арго» с Аффлека-режиссёра спрос особый. Сам, что называется, виноват. Приучил! Экранизация прозы Денниса Лихейна и правда могла обернуться чем-то оригинальным. Или на уровне переосмысления жанра, или, напротив, как образец старорежимной гангстерской драмы. Но Бена хватило лишь на странный винегрет из не до конца проработанных сюжетных линий и заунывных банальностей, проговариваемых с возмутительной серьёзностью.

Не исключено, что дело (кроме очевидной несуразности проделанной работы) и в выдающемся сериале канала HBO «Подпольная империя», после которого снимать о временах Сухого закона надо с большой фантазией и настоящей страстью, больно уж планка высока. А именно страсти фильму и не достаёт. Всё на автомате, чуть искуcственно, с привкусом пластмассы.

Будь это режиссёрским дебютом артиста, в ход пошли бы другие слова и рассуждения: неплохая попытка, есть место для роста и т.д. Но когда за плечами два достойнеших фильма и «Оскары» — это не более чем безобидный прыжок на месте. В меру красивый и в меру бессмысленный. Фильмография Аффлека-режиссёра могла бы обойтись и без него.

На этой неделе в прокат вышел художественный фильм «Рай» Андрея Кончаловского, и по этому поводу необходимо сказать несколько слов.

Во время Второй Мировой войны судьба сводит трёх совершенно разных людей: русскую княгиню Ольгу (Юлия Высоцкая), эмигрировавшую после революции во Францию, сотрудничающего с немцами француза Жюля (Филипп Дюкен) и курирующего деятельность концлагерей офицера СС Хельмута (Кристиан Клаусс). Когда-то, в прошлой жизни, до начала военных действий Хельмут знал Ольгу, и был в неё тайно влюблён. Сейчас же она, обвинённая в укрывательстве еврейских детей, считает дни до вызова в газовую камеру.

После во многом экспериментальной (как минимум, для себя) работы «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» Кончаловский продолжает искать и нащупывать новые повествовательные приёмы и стратегии. Помимо формы (чёрно-белое изображение, плёнка старого формата 4:3), режиссёр деконструирует и содержание. Внушительную часть хронометража картины занимают интервью главных героев, рассказывающих о событиях от первого лица. Так объективное сплетается с субъективным, приближая и персонажей и зрителей к истинному пониманию (насколько это в принципе возможно) случившегося.

Академичность, внутренняя строгость и стройность «Рая» напоминает «Белую ленту» Михаэля Ханеке, с той лишь разницей, что австриец размышлял о зарождении фашизма, пристально всматриваясь в детство будущих сотрудников Гестапо и СС, а Кончаловский ведёт сказ и анализирует финальную часть порождённого ими ужаса. Все трое — Ольга, Жюль, Хельмут — рассуждают о возможности построения рая на Земле, находясь при этом в прижизненном аду. Горькое, ироничное и одновременно страшное столкновение смыслов. И дело тут не в физическом насилии (режиссёр не перегибают палку, не старается во что бы то ни стало шокировать), а в насилии ментальном и духовном. Когда один человек уничтожает другого, искренне полагая, что прав. Нацистская пропаганда и энергичность гитлеровских речей, в этом смысле, лишь следствие. Причина — глубинные механизмы человеческой природы.

Кончаловский очень точно рисует этот равнобедренный треугольник, где каждая из сторон (каждый из главных героев) делает свой выбор, и принимает его последствия. Внешнее — всего лишь проявление, зеркальное отражение внутреннего. У кого-то они совпадают, когда окружающая действительность синхронизируется с личным восприятием и взглядом на жизнь. У кого-то разнятся, когда никакие невзгоды не способны сломить веру и оптимизм. Выбор всегда остаётся за каждым конкретным человеком, будь то Вторая Мировая или спокойное мирное время.

Удивительно, но, приближаясь к 80-летнему юбилею, Андрей Сергеевич снял не просто один из лучших фильмов в карьере, но и одну из лучших отечественных картин последних лет. Второе это дыхание или третье — не важно. Важно, что это случилось. А ещё важнее поднятая режиссёром тема. Тема страшная, мучительная, но нуждающаяся в рефлексии. Из поколения в поколение, чтобы не забыть.

Великий Теодор Адорно однажды сказал, что писать стихи после Освенцима — варварство. Очень точные слова. Зато снимать такие фильмы как «Рай» можно. И необходимо.