Знак согласия

На прошлой неделе в прокат вышел новый фильм Мартина Скорсезе «Молчание», а это всегда повод для разговора.

Середина 17 века. До католической церкви доходит информация, что отец Феррейра (Лиам Нисон), отправленный проповедовать в Японию, отрёкся от Христа. Его ученики — Себастьян Родригес (Эндрю Гарфилд) и Франциско Гаррпе (Адам Драйвер) — отказываются в это верить, и отправляются в Страну восходящего солнца. Там их ожидает череда серьёзных испытаний. Испытаний духа и плоти.

В своей новой работе Скорсезе, автор «Последнего искушения Христа» и «Кундуна», сталкивает не только культуры и религиозные догмы, но, в первую очередь, мировоззренческие установки, наблюдая (и размышляя), чем это столкновение может обернуться как для одной, так и другой стороны. На протяжении фильма устами героев проговаривается масса очень правильных и глубоких вещей. Порой кажется, что режиссёр готовится к примирению, гуманистической «уравниловке». К счастью, это впечатление обманчиво.

Впрочем, неравный бой христиан с японской культурой — лишь одна из тем, формальный скелет всего повествования. Скорсезе куда интересней подумать (и думы эти для католика очень непросты) о молчании, которым окружает Христос своих последователей во время их физических и моральных истязаний. Для кого-то это повод поднять уровень собственной веры на новый, ещё более высокий уровень, для кого-то — начать сомневаться. И именно эта борьба — борьба с сомнением — и является главным объектом исследования режиссёра.

Если «Волк с Уолл-стрит» был разухабистой и, в хорошем смысле, хулиганской работой, то «Молчание» — тихое размышление о вечном. Говорить комплименты такому мастеру как Скорсезе — моветон. Просто отметим, что классик по-прежнему в отличной творческой форме.

Подробнее

Ибо сказано…

Заглянул вчера в «Гоголь-центр» на премьеру «Ученика» Кирилла Серебренникова. В 2014-м он поставил спектакль «(М)ученик» по пьесе немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга. Один из лучших спектаклей репертуара «Гоголь-центра» и, пожалуй, один из лучших в театральной карьере Серебренникова. Фильм же — не перенос на экран опробованных на зрителях мизансцен, а, скорее, новое прочтение хорошо знакомого материала. В конце концов, театр и кинематограф — разные виды искусства, один в один тут не сработаешь. Даже имея на то желание и намерение.

Главный герой — старшеклассник Вениамин Южин (Пётр Скворцов) — без видимых причин (поначалу все списывают случившееся на классический подростковый бунт) начинает сверять каждый свой шаг, поступок и слово с Библией. Он не просто приводит цитаты по поводу и без, а фактически говорит языком священного писания. Его гнев вызывает практически всё: мать-одиночка (Юлия Ауг), одноклассники, учительница биологии Елена Львовна (Виктория Исакова), состояние общества, и даже служители церкви. Единственным другом прозревшего Вениамина становится калека Гриша (Александр Горчилин). Тот тоже, кажется, готов уверовать в Христа, но для этого надо чуть-чуть подождать.

Серебренников анализирует природу религиозного фанатизма, гомофобии и антисемитизма. В их основе лежит страх перед Другим и страх Другого. Вместо того, чтобы принять или хотя бы попытаться понять другую точку зрения, другой способ существования и любую прочую инаковость, человек прячется в панцирь закостенелых догматов, используя их в качестве несокрушимых аргументов. Апелляция к Библии — не просто защитный механизм, а призыв к действию. Всё, что было сказано и написано две тысячи лет назад не может быть неправдой. Неправда (по Вениамину) вокруг, истина — в Евангелие. На подобной идеологии зиждется любая тоталитарная власть, только место Христа занимает живой человек, находящийся на верху социальной лестницы, не желающий вставать с насиженного места. Кругом враги, наша сила в единстве и прочий набор шаблонных манипуляций, используемых в таких случая, мало чем отличается от речей первых христианских святых. Только они власть (власть над умами) захватывали, а условный политический деятель её пытается сохранить, удержать. Во всём остальном — никакой разницы.

Если «Левиафан» Андрея Звягинцева критиковал не православие, а именно РПЦ, то «Ученик» обращён к фундаментальным категориям любой веры. Верую, ибо абсурдно, сказал когда-то не самый глупый человек Тертуллиан. И что на это можно возразить? Правильно. Ничего. Проблема возникает тогда, когда подобный принцип становится идеей-фикс отдельно взятого человека или сообщества людей.

Уже в «Измене» чувствовалось, что режиссёр Серебренников нашёл удобный для себя киноязык. «Ученик» эстетически этот киноязык развивает (не повторяет, а именно развивает). Это — и визуально, и по смысловой нагрузке — европейское кино самого высокого уровня. Тут можно (и нужно) спорить о частностях, но базовое качество проделанной работы не вызывает никаких вопросов и сомнений. Штучной выделки вещь.

Жизнь часто имитирует искусство. Достаточно открыть новостные ленты, чтобы понять: режиссёр Серебренников попал в точку, в яблочко. Грустная констатация, но для настоящего художника — высшая похвала.

Подробнее

Тело Христово

Так вот про первый сезон сериала «Проповедник», который относительно недавно имел неосторожность завершиться. У штурвала проекта, как известно, стоит троица Сэм Кэтлин, Эван Голдберг и Сет Роген. Про двух последних ничего объяснять не надо, а про Кэтлина имеет смысл напомнить, что он был исполнительным продюсером «Во все тяжкие», что автоматически задаёт некую планку. Как минимум, планку ожиданий. После просмотра можно смело констатировать, что вышеозначенные товарищи не сплоховали. Получилось нахраписто и весело.

«Проповедник» подходит к осмыслению истоков и природы религиозной веры с позиций нескрываемого шутовства. Мол, ничего серьёзного, просто пару анекдотов вам расскажем и разбежимся. Но за разухабистой формой скрывается вполне внятный месседж. Месседж не то чтобы убеждённых атеистов, решивших поиздеваться над христианским культом, а скорее миролюбивых агностиков.

Главный герой — Джесси Кастер (Доминик Купер), священник малопосещаемой церквушки в техасском захолустье, — сам того не подозревая (конечно, до поры до времени), становится вместилищем Генезиса, уникальной энергии, сочетающей в себе силу ангела и демона. Осваиваясь с приобретёнными навыками и умениями, Кастер снова и снова задаётся главным вопросом: где, собственно говоря, Господь? А Господь отказывается снимать трубку на другом конце провода.

Сие вопрошание (где, собственно говоря, Господь?) и есть сердцевина талантливейшего балагана под названием «Проповедник». Всё остальное — дополнения и сноски. Как несложно догадаться, однозначного ответа создатели не дают. Во-первых, ещё слишком рано (работа над вторым сезоном уже началась). Во-вторых, сама подводка к ответу является идеальным полем для острот. Разной степени качества и точности. Глупо упускать такую возможность.

Сериал очень бойко стартует, чуть провисает в середине, но набирает крейсерские скорости в финале. А запоминается, как известно, именно финал. Нельзя не признать: оригинальный концепт и продуманное воплощение. Словом, ждём Джесси Кастера в гости в следующем году.

Подробнее

Следствие ведут…

Так вот про новый фильм Брюно Дюмона «В тихом омуте». Лето. 1910 год. Семейство буржуа ван Петегемов пребывает в свой загородный особняк. Красота дикой природы приводит их в восторг. Смущает лишь шумиха вокруг таинственных исчезновений, расследуют которые два дебиловатых детектива. Главными подозреваемыми становятся отец и сын Брефоры, осуществляющие переправу туристов по мелководной реке. Всех жертв так или иначе видели в их компании, но никаких доказательств у следователей нет. Положение усугубляет искра страсти, пробежавшая между отпрыском (одевающимся то мальчиком, то девочкой, что серьёзным образом затрудняет гендерную идентификацию) Петегемов и младшим Брефором.

Два года назад Дюмон снял мини-сериал «Малыш Кенкен», который по праву можно считать режиссёрской энциклопедией, вобравшей в себя все приёмы, темы и идеологемы, разрабатываемые великим французом на протяжении его творческой карьеры. «В тихом омуте» — своеобразный спин-офф, тематическое ответвление грандиозной работы 2014 года. Вновь детективное расследование, вновь сельская местность (впрочем, как раз её Дюмон любил и анализировал всегда), столкновение города и деревни, главные герои — сплошь идиоты (это не оскорбление, это констатация факта). Но если в «Кенкене» сатирические и абсурдистские нотки звучали в авторской партитуре лишь местами, то «Омут» — это гимн абсурдизму раблезианского масштаба.

Несмотря на вящую легкомысленность рассказываемой истории, Дюмона по-прежнему волнуют вопросы онтологического толка. В частности, проблема теодицеи и принципиальной непостижимости божественного замысла. Как и в своих куда более мрачных работах 2000-х годов («29 пальм», «Фландрия», «Хадевейх») француз продолжает фиксировать «белые пятна» бытия, не поддающиеся расшифровке. Таким белым пятном может стать что угодно. Например, исчезновение человека. И причина этого исчезновения уже не важна. Это данность, свершившийся факт, моментально превратившийся в аксиому.

Но это, конечно, и сатира. Сатира на всё, всех и вся: буржуазию, религию, пролетариат, марксизм и мистицизм. В «Кенкене» Дюмон озорно ухмылялся, в «Омуте» он экзальтированно хохочет, но хохот этот мамлеевского свойства, страшный и потусторонний. Смотреть новый фильм Дюмона действительно весело и занятно. Его юмор пронзителен, но это юмор висельника, знающего, что конец света наступит почти сразу после того, как его вздёрнут на рее.

Если вдуматься, философская доктрина француза проста: одни люди-идиоты ищут Бога там, где его нет. Другие люди-идиоты не ищут его вовсе. И, как это не парадоксально, именно вторые ближе к правильному ответу. Если этот ответ, конечно, вообще существует. Об этом Дюмон умалчивает. Но не потому что не знает (уж какие-то версии у него наверняка имеются), а потому что осознанно отдаёт бразды правления в данном вопросе своим зрителям. И это, надо признать, мудрейшее из возможных решений.

Подробнее